Вот что я надумал. И мне кажется это настолько важным, что я даже немного волнуюсь. Сколько гениальных людей обошла слава? Скольким присвоила титул гениев понапрасну? Конечно, большой вопрос, где пролегает граница между "гением" и "талантом", но даже и таланты - не мусор. Я не хочу воздвигать памятников. Я хочу, чтобы они жили или ожили. Я буду писать небольшие наброски-рассказы о моих одаренных друзьях, чье имя почти никому неизвестно. Думаю, у многих найдется хотя бы один такой знакомый. И если здесь, хотя бы здесь можно будет рассказать о ком-то из них, это будет хорошо и справедливо. В конце концов, хотя бы шепотом, хотя бы тонким мышиным писком кто-то должен сказать то, о чем можно было кричать со всех экранов и динамиков. Ведь с экранов кричат про Киркорова-Донцову-Акунина-Умутурман и по-другому никогда не будет. Первый фрагмент я посвящаю Сергею Клемину. И вот какая просьба. Если Вас заинтересовал этот человек, включите его имя в список своих интересов, как это сделал я. Когда я слышу о людях, ошибшихся эпохой (как можно ошибиться дверью или номером телефона), я вспоминаю о Клемине. Клемин должен был родиться в конце 19 века, чтобы к началу 20х годов оказаться в Париже, пить абсент с Аполлинером и Пикассо, бороться с нищетой вместе с Модильяни и Сутином, встречаться в Ротонде с Марке, Бретоном и Браком. Он должен был пройти через экспрессионизм, сюрреализм, потом вспомнить о лубочном фольклоре и выработать свой собственный неповторимый стиль. Получить заслуженную славу, купить домик на юге Франции, пять-шесть раз жениться и быть другом всех тех, кто создавал искусство 20 века. На деле он живет в Нижнем Тагиле и работает оформителем то на Цементном заводе, то на Пластмассе, то нв УВЗ. Апофеозом этой нелепости можно считать полгода работы художником в обществе слепых. Все это время он жил в маленькой двухкомнатной "хрущевке" с женой, тещей и двумя дочерьми. Семья не одобряла его увлечения живописью. В Союз Художников его тоже не приняли (как можно принять в СХ человека, который не получил художественного образования и рисует каких-то египетских принцесс, Дон-Жуанов с баянами, вавилонских купцов с тяжелыми веками и синими бородами, каких-то волков в тельняшках и прочую разноцветную несерьезность!). На выставки путь тоже был закрыт. Но Клемин видел всегда нечто иное, чем то, что окружало его в действительности. А стало быть, эту действительность менял. Сергей Клемин всегда был человеком, для которого живопись имела абсолютное значение, а все остальное не значило почти ничего. Конечно, ему приходилось где‑то работать, чтобы содержать семью, он ходил в магазины, навещал приятелей или читал. Но все это делалось во вторую, в третью очередь, спустя рукава и без особого интереса. Сергей не имел вкуса к еде, не ходил в кино, и даже общаясь с женщинами, кажется, воображал их сначала на картине, а потом уже в своей постели. Нет, он не был аскетом. Его богемная нищета не имела ничего общего с самоотречением. Кстати, уйдя с головой в творчество, он мог довольно долго ничего не писать. Работа, как подземная река, шла в его воображении. Подобно планетам Солнечной системы, обращающимся вокруг солнца, вокруг Клемина постоянно кружили имена Пикассо, Шагала, Брака, Матисса и Миро. Звездная пыль цитат, слухов, манифестов и легенд, связанных с его корифеями, овевала и затягивала Клемина в свой неземной хоровод. В этом кругу Клемин был своим. Он говорил о Модильяни так, словно тот работал рядом, в соседнем подвале. И здесь не было ни тени бахвальства или безумия. Ведь то, что мы ценим и о чем постоянно думаем, нам всегда ближе. Для нас призрачно и мертво то, к чему мы равнодушны — пусть оно существует, двигается, дышит прямо сейчас, поблизости. Клемин думал о Шагале и Матиссе как о живых, говорил от их имени, призывал в свидетели, ждал и получал их советы — значит они и в самом деле не умерли, иначе и быть не могло. Не могу писать здесь еще больше. Но потом обязательно напишу еще. И попробую найти фотографии его работ. Между прочим, Клемин жив и даже очень - до сего дня. nicisarbor ©
