Крошки хлеба

diokhan · 24 січня, 2014

С просторов © Екатерина Безымянная

Мы, поколение тридцатилетних, ещё застали этих бабушек.

Помню, как-то давно, в гостях у подруги, я очень удивилась, увидев, как бабушка её, после еды, перед тем, как вытереть стол, старательно собирает все упавшие на него крошечки и аккуратно, с ладошки, отправляет их в рот.

Я знала, что она пережила войну и голод, и должно быть, призраки этого голодного прошлого заставляли её, спустя шестьдесят с лишком лет после войны, так нелепо собирать эти, никому в двухтысячных не нужные крошки.

Я это понимала. Головой. Потому что она так объяснила, заметив мой заинтересованно-недоумённый взгляд.

Но на самом деле я не могла понять внутри.

Это было так старчески, и так чудачески. Собирать крошки, когда после войны прошло больше шестидесяти лет и в магазинах полно хлеба. Какого хочешь хлеба. И вообще любой еды.

Такая, казалось мне, глупость. Почти маразм.

* * * * *

Мы как-то сидели с давней приятельницей, тоже Катькой, и она рассказывала про детство. И про колбасу.

Ну, то есть, детство её пришлось на девяностые, когда с колбасой была напряжёнка. Вообще, конечно, напряжёнка была со всем, но почему-то именно колбаса, обычная, та самая варёная колбаса, которая когда-то была по два-двадцать, а потом её не стало, отпечаталась в памяти как исключительный деликатес.

Так вот. Колбаса стала дефицитом. А когда она, всё же, где-то появлялась, то стоила дорого, а у мамы, воспитывающей ещё и двух младших, денег на неё просто не было. Ну, то есть, их хватало на какую-то капусту, хлеб и каши. А на колбасу - нет.

И вот Катька рассказывала, как хотелось в детстве колбасы.

А потом, когда ей было лет пятнадцать, у неё завелась подружка, Наташка.

А у Наташки был дед, таксист. И у него были деньги. И колбаса, та самая колбаса, которую не могла себе позволить покупать мама моей приятельницы, просто так лежала в Наташкином холодильнике, и никто её особо не ел.

И вот это было дико.

И Наташка всегда делала подружке бутерброды с колбасой.

Много лет прошло. У приятельницы моей сложилась жизнь, она заработала себе и на квартиру, и на машину, и одевается дорого, и холодильник у неё дома если открыть - там есть всё, что хочешь. Мясо, маринованное особым способом, креветки с ладонь, сыры...

А обычной варёной колбасы в нём почти никогда нет.

Катька сказала, что до сих пор не часто её покупает. В голове накрепко засел винтик: колбаса - это дорогой деликатес, не на каждый день.

Катька рассказывала, как однажды, покупая просто на ужин запредельно дорогое мясо, маринованное особым способом, думала о том, что вот сейчас бы просто кусок колбасы... И не купила. Деликатес.

И только дома уже до неё дошёл весь этот абсурд.

Впрочем, говорит она, колбаса если и появляется в холодильнике, то совершенно в нём не держится. Потому что Катька начинает ходить к холодильнику через каждые десять минут, уговаривая её по чуть-чуть, по ломтику, с чувством.

* * * * *

Я слушала это и мне было и странно и смешно. Потому что действительно глупый такой винтик в голове. И, похоже, на всю жизнь.

Сейчас, когда всё есть, и думать про колбасу, как про деликатес - это же странно.

Это какие-то детские такие забавные призраки. Смешно же.

А потом я пришла домой и полезла за чем-то в шкаф. Я, кажется, хотела достать кофту.

И вдруг как-то реально впервые обратила внимание на то, что в моём шкафу стоит очень много коробок. А в них - туфли. Некоторые я не обула ни разу, они так и лежат, купленные, новенькие, разные, добротные все, кожа.

Я начала вынимать эти коробки, складывать их возле шкафа, и насчитала тринадцать штук.

Тринадцать пар демисезонной обуви.

Чтоб вы понимали, я не вылезаю из любимых тимберлендов, и таскаю их и в хвост и в гриву.

А в моём шкафу стоит тринадцать пар туфель.

И сразу стало не смешно.

Когда я была совсем молодой и ещё ходила в школу, у меня почему-то почти никогда не было нормальной осенней обуви. Я не помню, что там было с зимней, вот напрочь отбило память, в чём я ходила, и почему это никак не отложилось в голове.

Но именно с осенними - отложилось. Туфли мама покупала редко, очень редко, не было денег, а если и покупалось что-то новое, то было оно совсем не ах, а так, ходило бы.

А ещё я помню, как ходила в ношеных туфлях, которые отдавала маме её сестра, у нас были ноги одного размера и туфли все тёткины были удобные, но какие-то совсем уж взрослые, что ли, именно что тёткины такие. И я вечно жутко стеснялась этой обувки, и вечно мне нечего было обуть на какую-нибудь школьную гулянку. Одежду чаще всего шила-перешивала мама. А туфли приходилось брать те, что уже есть. А была всегда одна пара на несколько сезонов, а потом она занашивалась и подмётка где-то начинала отлетать, и я всегда думала, что вот только бы никто этого рванья не заметил...

И было стыдно. Жутко стыдно.

И тот стыд, видимо, навсегда вкрутился в голову эдаким винтиком, и его никак не вынуть.

Много лет прошло. А я покупаю туфли как не в себя и даже этого не замечаю. Я их не ношу почти, ну, потому что мне есть что носить, но скупаю, даже не очень понимая зачем. Про запас, да?

Просто вот эти запасы туфель есть и мне спокойно, что никогда в жизни больше у меня не будет отрывающихся подмёток и этого стыда, когда тебе кажется, что это все замечают.

Вот такой вот личный призрак детства.

И я, когда достала эти коробки и подумала, что, наверное, стоит часть пораздавать, внезапно словила какое-то такое состояние, не страх даже, а тоску, что ли… Как будто придётся отдать что-то очень-очень нужное, оторвать от себя.

И я сложила их снова в шкаф. Подумала, что мне будет тяжело отдать свои туфли, потому что тогда я снова останусь без туфель.

Я не отдам свои туфли. Пусть я даже и не ношу их, но пусть они стоят.

У меня должны быть туфли.

А ещё, не смейтесь, я делаю запасики, денежки в баночках. Я собираю монетки в баночки, а потом прячу их куда-то, перепрятываю, потом вспоминаю, нахожу, пересчитываю монетки и… радуюсь, так глупо радуюсь этим монеткам.

И купюрки прячу, причём даже не специально прячу, а именно что найду какой-то глупый тайничок и кладу, и иногда ржу сама с себя, и понимаю: это рефлекторно. Это страх.

И я понимаю умом, что запасики эти странные, реально копеечные, и меня они, случись что, вообще никак не выручат, да и ни к чему они, когда давно есть карты, на которых деньги, но эти баночки - это мои такие очень детские запасики, если мама вдруг скажет мне тогда, много лет назад, "Кать, у нас нет денег…", я начну доставать свои баночки и мелкие купюрки, и деньги у нас будут.

* * * * *

Наверное, у каждого есть что-то такое, особый пунктик, винтик, когда человек вдруг становится старушкой, собирающей упавшие крошки.

Хотя война давно прошла.