Сегодня День ликвидатора

[Niki 0]

14 грудня 2011

 

День ликвидатора: Горькое послевкусие победы

 

Сегодня в Украине отмечают День ликвидатора последствий аварии на ЧАЭС. Для ликвидаторов этот праздник, как для ветеранов войны – со слезами на глазах. Многих из них нет в живых, а ныне здравствующие переживают не лучшие времена.

 

Но как бы то ни было – сегодня профессиональный праздник людей, профессии которых не обучают ни в одном вузе мира. Но о работе этих людей мир будет помнить еще очень долго.

 

За прошедшие с момента аварии на ЧАЭС 25 лет обнародованы если не все факты, то очень многие. Защищены сотни диссертаций, написаны десятки художественных произведений, изданы мемуары, сняты фильмы. Украинский Чернобыль стал объектом мирового значения. Но тогда, в первые дни и недели после катастрофы на ЧАЭС, мало кто понимал опасность и последствия неконтролируемого поведения мирного атома. Ведь в СССР все самое передовое и надежное. Так убеждали тогда с телеэкранов и из газет.

 

Не стоит забывать о режиме чрезвычайной секретности, который действовал тогда во многих сферах, а особенно там, где речь шла об атоме. Однако, не смотря на секретность, уже утром 26-го апреля 1986 года по стране поползли слухи, что на ЧАЭС пожар, радиация. С каждым днем слухи были все тревожнее и страшнее, как всегда бывает при дефиците информации, ведь официально объявили лишь о ликвидации пожара на атомной станции и что погибли всего 2 человека-сотрудника станции.

 

В народе стали говорить о том, что от радиации спасает алкоголь, что руководство УССР бежало из Киева вместе с семьями, что будут отселять Киев, а из Москвы уехали все иностранцы, поскольку у них были дозиметры, которые зашкаливали от радиации.

 

Но что говорить об обывателях, если даже люди, непосредственно принимающие участие в ликвидации аварии на ЧАЭС тогда не представляли себе всего ужаса последствий как для себя лично, так и для страны в целом. Это сейчас все знают, что они - герои, что спасли мир от «мирного» советского атома, а тогда они просто выполняли свою работу. Или даже не свою, а ту, которую им приказали исполнять. Ведь среди ликвидаторов подавляющее большинство это не физики-ядерщики, не инженеры и пожарные, а военные, милиционеры и люди мирных профессий, которых призвали через военкоматы на ликвидацию аварии.

 

Молодым людям, и тем, кто жил за тысячи километров от эпицентра беды трудно сейчас представить атмосферу того периода.

 

Трудно, но возможно. И для этого не нужно выбивать пропуск в Зону отчуждения, достаточно посетить Национальный музей Чернобыль в Киеве.

Снаружи музей – это бывшая пожарная часть и только лишь небольшой памятник, несколько автомобилей советской эпохи и бронетранспортер подсказывают, что пред нами – музей.

Экспозиция музея состоит из тысяч документов того периода – фотографий, карт, личных вещей ликвидаторов, писем, распоряжений. Отдельная экспозиция посвящена жителям отселенных Чернобыля, Припяти, окружающих сел.

В музее также можно посмотреть кинохронику: на экране несколько десятков молодых мужчин в белых ликвидаторских халатах, в респираторах слушают инструкцию по технике безопасности перед выполнением задания. Слушают с улыбками, подшучивают друг над другом… Если бы не спецодежда, можно было бы принять этих людей за обыкновенных строителей. Даже в таких опасных условиях люди оставались людьми с нормальными человеческими реакциями.

Юмор и Чернобыль, казалось бы, вещи не совместимые, но музейные экспонаты опровергают это: на стенде две, напечатанные на машинке, медицинские справки о том, что товарищ такой-то временно освобождается от выполнения супружеских обязанностей в связи с полученной дозой радиации.

Сильное впечатление оставляют кадры кинохроники, на которых люди с лопатами сбрасывают с крыши третьего реактора ЧАЭС остатки ядерного топлива, разнесенного взрывом на сотни метров. Рабочая смена этих людей длилась всего минуту-полторы и после этого их увозили из эпицентра аварии навсегда из-за запредельной дозы радиации, полученной во время работ.

Впрочем, пересказывать экспозицию музея, то же, что и содержание фильма. Лучше самому увидеть…

Осмотрев экспонаты, идем к заместителю генерального директора музея по научной работе Анне Витальевне Королевской. Цель визита была поблагодарить за содействие в организации экскурсии, но неожиданно завязался интересный разговор.

«С 2007 года 14 декабря чествуют участников ликвидации последствий аварии на ЧАЭС – говорит Анна Витальевна – это для ликвидаторов своеобразный день победы. Для них это был ежедневный подвиг, ежедневный труд. К сожалению, сегодня, чиновники говорят им, что мы вас туда не посылали. Да, действительно, прошло 25 лет, и нынешние бюрократы, конечно, не посылали людей в Чернобыль. Посылали другие. Но разве это что-то меняет?». Королевскую очень возмущает равнодушие чиновничества к ликвидаторам.

Заместитель директора рассказывает, что ежегодно 14 декабря в музей приходят ликвидаторы, для них устраивают концерт, люди делятся воспоминаниями: «На сегодня это единственное, что музей может для них сделать. Мы не можем им помочь с лечением, решить социальные проблемы, но, поверьте, это немаловажно, когда они ощущают, что кому-то нужны».

Каждый год 14-го декабря музей готовит новую выставку, не станет исключением и нынешний день. «Выставка «Саркофаг. Подвиг заради життя» будет посвящена истории сооружения объекта «Укрытие» над четвертым энергоблоком ЧАЭС. Ведь в этом году исполнилось 25 лет завершения строительства саркофага», - говорит Королевская.

Анна Витальевна не могла не затронуть тему социального обеспечения ликвидаторов, и оказалось, что Украина не единственная страна, где победители «мирного» атома испытывают трудности: «К нам приезжают ликвидаторы из заграницы, чтобы музей помог им. В их странах, в частности в России, тоже постоянно проводятся ревизии участников ликвидации. И я вижу, что такие ревизии ударяют не по лжеликвидаторам, а по настоящим. К нам приезжают люди, которые еще 10 лет тому передали в музей как экспонаты, те материалы, которые служат доказательством их участия в ликвидации аварии. Это люди, которые с первых дней участвовали в ликвидации, и им и в голову не могло прийти, что теперь их статус ставят под сомнение», - вздыхает заместитель директора музея.

Королевская скептически смотрит на идею переаттестации ликвидаторов и в Украине. Она уверенна, что липовые участники смогут выкрутиться и купят все необходимые справки, а настоящим – нужно будет побегать по кабинетам, чтобы доказать очевидное: «В 1997 году проходила первая перерегистрация по упрощенной процедуре и тогда многие люди получили статус ликвидатора незаконно, как правило, это были люди с большими погонами, а некоторые из них даже не скрывают, что имеют липовые удостоверения… С другой стороны, настоящие ликвидаторы вынуждены периодически подтверждать свою инвалидность, что она - от воздействия радиации. С таких людей не стесняются требовать взятки! Особенно сложно подтвердить статус тем, кого призвали на ликвидацию аварии через военкоматы, ведь им до 12 июня 1986 года даже справок не давали, что они были на ликвидации аварии. Был такой приказ министра обороны СССР», - возмущается Анна Витальевна.

Что ж, будем надеяться, что государство одумается и риторика «мы вас туда не посылали» не будет звучать в адрес людей, остановивших распространение радиации по территории всей Европы.

А общество, люди конечно помнят и чтут соотечественников, положивших молодые годы, здоровье, жизнь ради того, чтобы сегодня Украина не стала Зоной отчуждения.

 

«Потушив пожар, мы заблудились в подземельях станции и вышли прямо к развалинам взорвавшегося реактора. Почему-то пахло солеными огурцами…»

Сегодня, в День ликвидатора последствий аварии на ЧАЭС, бывший пожарный Игорь Проценко рассказывает, как 23 мая 1986 года вместе с товарищами предотвратил катастрофу на третьем реакторе, что могло повлечь более страшные последствия, чем взрыв четвертого

Мой собеседник киевлянин Игорь Проценко почти все лето 1986-го провел в госпитале под капельницами. А ведь ему тогда едва исполнил-ся 21 год. В ответ на мой комплимент, что, мол, хорошо выглядит, улыбнулся: «Не сдаемся!» Игорь Иванович — один из тех, кто в мае того года предотвратил в Чернобыле такую беду, которая, как считают специалисты, вполне могла превзойти взрыв четвертого реактора.

«Отбирая пожарных для Чернобыля, начальник части сразу заявил: у кого нет детей — свободны»

— Игорь Иванович, сейчас в центре внимания СМИ акции протеста чернобыльцев возле Кабмина, в Донецке и других городах. Как вы к этому относитесь?

 

— Сложно. С одной стороны, мне иногда кажется, что среди протестующих не все настоящие чернобыльцы. А с другой — кто-то же должен говорить о нашем незавидном положении. У меня же туда ходить здоровья нет.

 

— У вас, инвалида-чернобыльца II группы, какая пенсия?

 

— Полторы тысячи гривен. Работу в пожарной охране вынужден был оставить по состоянию здоровья. Если бы не работа в городском управлении Государственной службы охраны МВД, не знаю, как выживал бы. В таком же положении и мои товарищи.

 

В 1986 году после армии я стал служить в столичной пожарной части номер четыре, на улице Тарасовской. Там, кстати, висит картина (на фото), на которой изображены семеро пожарных-ликвидаторов, в том числе и я. Написал ее наш коллега Анатолий Назаренко.

 

 

 

Утром 26 апреля я заступил на суточное дежурство. Оно протекало спокойно, без выездов на пожары. Ночью нас всех подняли по тревоге, отвезли в пожарную часть на Владимирскую, 13, и сообщили, что горит Чернобыльская атомная электростанция.

 

До утра нас продержали во дворе части и отпустили. Ребята ворчали, что и на задание не послали, и поспать не дали. Я тогда жил в селе Глебовка (это под Дымером) с родителями. К тому времени уже был женат, у нас росла маленькая дочь Натуся. Сейчас Наташа старший лейтенант милиции.

 

А в то утро мы с односельчанином Витей Навроцким отправились домой. И не узнали дорогу Киев — Иванков — Чернобыль. Она была запружена колоннами военной техники, автобусами, грузовиками, каретами скорой помощи…

 

Первая моя мысль — о старшем брате Леониде. Леня жил и работал в Припяти. Начинал в пожарной части ЧАЭС, у будущего Героя Советского Союза Владимира Правика. Крестил у него ребенка. А к моменту аварии Леня уже работал оператором на энергоблоке.

 

— Он жив?

 

— Слава Богу, да. Тоже инвалид, на пенсии. Родители о взрыве в Чернобыле узнали от меня. Начали приходить соседи, расспрашивали, что случилось. Мы рассказали то, что знали. Пытались позвонить знакомым в Припять, узнать, что с Леней. Мобилок тогда и в помине не было. А домашний телефон ему еще не поставили, они с женой только недавно получили квартиру. Дозвониться в Припять было невозможно — ее отключили от внешнего мира, чтобы, как нам потом объяснили, избежать паники. Мама очень переживала за Леню, о судьбе которого ничего не знала. У него к тому времени было уже двое детей.

 

Ну что, хоть на душе и тревожно, а весна — работы полно. Картошку родителям надо помочь посадить, хозяйством заниматься. Два дня я провел в обычных крестьянских хлопотах. Потом мы с Витей вернулись в Киев. Командовал частью тогда подполковник Андрей Алексеевич Чернышенко, ныне покойный. И эта смена прошла относительно нормально — выезжали на пожары, тушили, потом приводили в порядок материальную часть, участвовали в занятиях. Но теперь уже всех волновал вопрос: поедем или нет в Чернобыль?

 

Снова я вернулся домой. Матушка сообщила, что звонил Леня из Припяти. У него все нормально, он работает там же на станции. Примерно через неделю поступила команда создать сводный отряд пожарных. Начальник части собрал нас и сразу заявил: у кого нет детей — свободны. К тому времени все знали, что авария — радиационная, может отразиться на мужском здоровье. Поэтому в Чернобыль отбирали только тех, у кого уже были дети. В этот отряд из семерых человек попал и я.

«Больше десяти минут ждать вас не могу», — сказал нам водитель бронетранспортера»

— Командовал нашим маленьким спецотрядом молодой офицер, старший лейтенант внутренней службы Александр Мурзин, потомственный пожарный, — рассказывает Игорь Проценко. — Он иногда отпускал нас домой. Чтобы добраться в родное село, мы подходили к автоинспектору на выезде из Киева, показывали удостоверения, он останавливал любую машину, в которой были свободные места, и просил нас подвезти.

 

Но вот часа в четыре утра 23 мая нас подняли по тревоге. Сказали, снова горит ЧАЭС.

 

— Вы уже знали, что на станции — сложная радиационная обстановка. С какими мыслями ехали в Припять?

 

— Шутили, поддерживали друг друга. Правда, когда в Иванкове Леня Щербань, открыв окно, высунул наружу дозиметр и тот запипикал — окно тут же закрыли, и шутки-прибаутки прекратились. До самой Припяти все курили молча.

 

В припятском штабе нас встретил полковник из Москвы. На станции, сказал, уже никого нет. Всех убрали. Наверное, боялись взрыва. Полковник объяснил ситуацию. Пожар под четвертым реактором, в кабельных тоннелях, ведущих к третьему энергоблоку. Эти два блока соединены между собой многими коммуникациями. И где-то там рядом находилась огромная емкость с 800 тоннами масла для охлаждения трансформаторов. Если рванет и пожар перекинется на третий блок — страшно даже подумать, что будет…

 

Словом, полковник говорит: ребята, я вас прошу. В целях вашей же безопасности вы должны справиться за десять минут. Из-за высоких полей радиации провожатого не даем. Так что запоминайте маршрут движения.

 

Надели мы ОЗК (общевойсковой защитный комплект. — Авт.). А жара — плюс 25… Хотели надеть еще и марлевые респираторы. Но поняли, что бежать в них будет невозможно. А передвигаться там можно только бегом. Водитель БТРа, когда подъехали, говорит: «Не обижайтесь, но больше десяти минут я ждать не могу. Не управитесь — придется самим назад добираться».

 

Мы взяли с собой брезентовые рукава, стволы. Нашли место очага пожара. В одном из помещений под реактором красивым таким синим пламенем горели высоковольтные кабели. У нас не хватало длины рукава. Подсоединить к нему дополнительный при давлении воды в 14 атмосфер было невозможно. Чтобы на пару секунд уменьшить давление, пожарный Юра Бервицкий (богатырь, метра два ростом, он и сейчас, слава Богу, живой) взял и просто рукав перегнул. Мы потом спрашивали: «Юра, как у тебя получилось?» Он ответил: «Сам не знаю»… Этих секунд нам хватило, чтобы нарастить рукав.

 

Потушили мы кабели и начали возвращаться назад. Но заблудились в подземельях. И выбежали к… разрушенному четвертому реактору! Посреди развороченного бетона, из которого торчали обрывки арматуры, — огромная яма. Немножко дымилась. Сверху над нею бил солнечный свет. И почему-то сильно пахло солеными огурцами. Словно из бочки!

 

Мы бегом назад. В туннелях везде полно трубопроводов. Иногда надо было перелезать, словно через забор. А у Лени Щербаня шнурки ОЗК развязались. Только лезть — у него штаны спадают. Задерживаться в подземельях было нельзя, каждая секунда дорога. Падающие штаны Леня придерживал руками. Бежим и смеемся.

 

— Он сейчас жив?

— Да, слава Богу, вся наша семерка жива. Выбегаем наружу — БТР нас ждет! А мы опоздали минут на пять. Водитель оказался нормальным мужиком. Довез нас от реактора к административно-бытовому корпусу станции. В ожидании машины мы ОЗК сняли и улеглись на травке. Денек выдался солнечный, хороший. Вдруг идет дозиметрист. «Ребята, вы че?» — «А че?» — не поняли мы. Вместо ответа он щелкнул переключателем на своем приборе. Стрелка р-раз — и резко вправо метнулась.

«Хоть в здание зайдите!» Нас как ветром с площадки сдуло. «Единственные, кто не боялся заходить к нам каждый день в палату, были юная сестричка и пожилая санитарка»

— В одной группе с нами, — продолжает Игорь Проценко, — находились оперативный дежурный Управления пожарной охраны Киева подполковник внутренней службы Скидан (ныне покойный) и начальник тыла майор Осипов. Скидан позвонил в Москву прямо заместителю министра, доложил, что задание выполнено.

 

К тому времени у нас начала болеть голова, подташнивало, иногда носом шла кровь. Тот же водитель БТРа отвез нас в Чернобыль. В местной пожарной части нам велели снять одежду и выбросить. Пришлось расстаться и с удостоверениями, ключами, часами, которые тоже сильно фонили. После душа мы переоделись в белые спецовки. Сильно хотелось есть. Но из-за тошноты в горло ничего не лезло. Воду только пили все время. И отдыхали.

 

На следующий день мы начали проситься домой, у каждого были свои планы. А нам: подождите… Где-то в обед слышим по громкой связи наши фамилии: такой-то и такой-то, подойдите в медпункт. Там сказали: сейчас придет автобус, заберет вас в госпиталь. Я командиру: какой госпиталь, мне домой надо! «Потом решим», — ответил Мурзин.

 

В госпитале нас уже ждали. Доктора, сестрички повыходили. А мы заартачились: дескать, сегодня ложиться не будем, надо домой заскочить, там ведь переживают. Заведующий отделением говорит: пишите расписки, что обязуетесь завтра утром прибыть на лечение. Но только учтите, бумаги бумагами, но я, мол, не знаю, что с вами завтра может случиться. Мы бодро ответили, что ничего страшного не произойдет. Доктор молча посмотрел на нас и ушел.

 

Прибыли в свою пожарную часть поздно вечером. Узнав об этом, приехал начальник части. Ну, сами понимаете, товарищи накрыли стол, принесли водки. Жаль, начальника нашего Андрея Алексеевича Чернышенко уже нет в живых. Хороший человек был. И жилье получить помогал, и всегда выслушать мог. После ужина (была уже глубокая ночь) дал машину развезти нас по домам.

 

Чтобы всех домашних не будить, я подошел к окну нашей с женой комнаты и бросил в форточку камешек. Она увидела меня в белом — вскрикнула. Конечно же, проснулись все. И до утра уже не ложились. Дома я снова помылся, переоделся.

А утром меня отвезли в госпиталь. Сутками с ребятами лежали под капельницами. Начальники наши всем обеспечивали: надо вино красное — привозили. Надо спирт — спрашивали сколько: канистру или бочку? И привозили. К нам приезжал американский специалист доктор Гейл. Он тоже сказал, что следует употреблять спиртное. Еду давали любую, вплоть до красной икры. Но ее я не очень любил.

 

Жаль, не помню имя сестрички, ставившей капельницы. Молодая хорошая девушка. И бабушка-санитарка, которая мыла полы, тоже. Только они заходили в нашу палату каждый день. Остальной медперсонал боялся часто заглядывать. Два с половиной месяца мы там лежали. Доктор Гейл предлагал сделать пересадку костного мозга. Но я отказался. У меня мама была врачом, отсоветовала. А товарищ согласился — так у него и астма потом началась, и другие болезни. Его сразу комиссовали.

 

Однажды мы тайком оделись и сбежали из госпиталя в Пущу-Водицу, где в центре радиационной медицины лежал наш товарищ. Когда вернулись, узнали, что в госпитале был переполох: приезжал заместитель министра внутренних дел, чтобы поздравить нас с успешным выполнением задания. Но начальство ругать нас не стало и даже представило к наградам. Перед Новым годом руководство МВД СССР вручило нам ордена Красной Звезды. Этим орденом награждают отличившихся во время боевых действий.

 

— У вас одна дочь?

 

— Да. Хотели с женой еще детей. Но медики отсоветовали. Вы же помните, в то время многих беременных женщин заставляли делать аборты, вызывали искусственные роды. Помните надпись на памятнике, который стоит на углу проспекта Победы и улицы Чернобыльской? «Мертвим, живим i ненародженим»…

Змінено 14 грудня, 2011 користувачем Niki

[Gorblyk 1 984]

странная дата!!! У меня оба родителя ликвидаторы. Сомневаюсь что ликвидаторы будут отмечать как праздник даже этот день!

[Nels 1]

странная дата!!! У меня оба родителя ликвидаторы. Сомневаюсь что ликвидаторы будут отмечать как праздник даже этот день!

вот,вот..я тож так думаю.....эт наверн для них не праздник даж.

[Niki 0]

странная дата!!! У меня оба родителя ликвидаторы. Сомневаюсь что ликвидаторы будут отмечать как праздник даже этот день!

Я согласен язык не поворачивается называть этот день праздником скорей День памяти тех которые совершили преступление по испытанию монстра и тех кто это горе разгр****

даже не представляя во, что может вылиться пребывание рядом не заметно глазу опасности облучения, вдыхание зараженного воздуха и питанием продуктами опасных для жизни...

Но это уже все позади, сейчас этот день так называемого условно днем (праздника) люди которые принимали там участие разные по профессии встречаются поминают своих колег, возлагают цветы на могилах умерших коллег, оказывают внимание семьям погибших Вы сами понимаете описывать не буду...

Так, что понятие отмечание в каждого по разному воспринимается у кого веселье с размахом, у кого-то с комком в горле...

Змінено 12 лютого, 2012 користувачем Niki